Употребление вопросительного и восклицательного знаков.

Употребление вопросительного и восклицательного знаков в экспрессивной функции характерно для монологической речи (оно значительно отличается от известного и весьма давнего риторического вопроса): Право, грустно и неловко слышать, когда тридцатичетырехлетний мужчина, полный сил, здоровья, образованный, умный, честный, растерянно и жалко лепечет: «Гамлет я без шпаги, вот я кто». Так что же — пожалеем Гамлетов? Или они уже должны сами знать, что победить без шпаги никак нельзя! Никак! За идеалы надо бороться!.. Особенно активизировались вопросо-ответные конструкции (и соответствующее употребление вопросительного знака) при передаче несобственно-прямой речи: Мы удивленно смотрели на докладчика, голос которого крепчал с каждой минутой, и не знали, что делать: плакать или смеяться? В каком времени мы находимся? О ком речь? О чем? Больно уж похоже все это на бурные дискуссии периода бичевания у нас генетики и кибернетики ;

Одновременное использование различных знаков препинания, представляющих различные активные синтаксические процессы, особенно характерно для языка газет: Зорин демонстративно отказывается не только от каких бы то ни было психологических мотивировок, но и от привычного ему языка (прозаического). Почему? А потому, что подлинные герои его пьесы, да и спектакля тоже, где условность не только всячески подчеркивается, но переходит подчас в буффонаду (чувство меры, увы, нет-нет да изменяет режиссеру...), — система человеческих отношений, человеческих? Ну, нет, о человеческих отношениях тут, пожалуй, говорить не приходится. Употребление вопросительного и восклицательного знаков в качестве реплик диалога (без слов), как выражение отношения к предшествующей реплике роднит их, с одной стороны, с употреблением вставных конструкций в скобках, а с другой стороны — с передачей несобственно-прямой речи.

Особо следует отметить участившееся использование в художественных и публицистических текстах абзаца (абзацного отступа), что способствует (в комбинации с другими экспрессивными формами расчленения) созданию нарочитой фрагментарности, «разорванности» текста. В отдельный абзац часто выносятся парцеллированные конструкции, обороты со сращением типа вот что, части сегментированных конструкций и т.п. Некоторые современные писатели так часто пользуются абзацным отступом, что внешне их текст выглядит как диалог:

И не лень разве прикалывать, прибивать, прикреплять, вытирать пыль и убирать? А что не лень? Не лень болеть-нас не спрашивают.

Не лень лечить — другого выхода нет. А почему не возникает мысль, зачем лечить, — одна болезнь кончится, другая будет. Редко удается умереть здоровым, а умереть все равно надо.

Но пока человек жив, его надо лечить. И лечить до самого конца.

И моей лени способствует моя работа, моя профессия.

Лень — это прежде всего трудно на что-то решиться, сделать выбор, сдвинуть себя (Кр.).

Размер абзаца, несомненно, отражает принцип дозировки информации и может быть сопоставлен с размером предложения: как более короткие предложения (а также парцеллированные и сегментированные конструкции) есть принцип подачи информации, пример актуализирующей прозы в противоположность синтагматической, так и «малые» абзацы отражают дробность, расчлененность изложения. Большое количество «малых» абзацев часто предполагает подтекст. Такие абзацы встречаются в текстах эмоционального звучания, включающих различные экспрессивные структуры. Общая основа создания «малого» абзаца — скрытая диалогизация монологического текста:

В 1820 году некто неизвестный придумал и распустил слух, что поэт Пушкин был высечен розгами в тайной канцелярии.

Так вот, полагаю, что не кто-то иной, а тот же неведомый пустил вдогонку слушок дополнительный: насчет розог — это, говорят, выдумка, а сочинил ее граф Федор Толстой, по прозванью Американец.

Если бы поэт не был выслан на юг России, что было бы дальше? Неизбежная дуэль. С неизбежным исходом.

Прославленный дуэлист, к тому времени сразивший не то девять, не то одиннадцать противников, пристрелил бы тогда же, в 1820 году, и двенадцатого.

В 1820-м. На семнадцать лет раньше.

Судьба — штука сложная. Выходит, что неожиданное решение Александра I о высылке поэта на юг помешало чьей-то дьявольской затее. Хитроумное покушение на смертоубийство посредством дуэли на сей раз сорвалось.

У того, кто придумал двухходовую ловушку, кроме враждебности политической, могли быть и дополнительные мотивы. Зависть к чужой славе, оскробленное самолюбие или ревность.

Впрочем, как правило, озлобленность соразмеряется не столько с поводом, сколько с характером завистника и ревнивца.

Что предпринял находившийся на юге Пушкин?

Именно то, что от него и ожидалось.

Писал на Федора Толстого эпиграммы в выражениях самых оскорбительных. Более того, тут же рассылал их с тем расчетом, чтоб они стали известны Американцу. Иначе говоря, готовил предлог для дуэли.

Чтоб сжечь все мосты, вставил эпиграмму в текст послания к Чаадаеву и напечатал послание в «Сыне отечества». Затем в отдельном издании своих стихотворений сократил эти строки — прежде всего потому, что послание из-за них становилось растянутым (АЛ.).