Норма современного литературного чешского языка

Само собой разумеется, что граница между региональными вариантами литературными и нелитературными нечеткая, не всегда детально изучена, подчас не поддается однозначному определению. Об этом свидетельствует, помимо прочего, и то, что отдельные лингвисты по-разному оценивают некоторые средства, которые мы можем считать с точки зрения литературной нормы региональными вариантами. Нет сомнения в том, что лингвисты при работе с языком всегда в определенной степени опираются на индивидуальное языковое чутье, которое в какой-то мере является частью коллективного регионального языкового узуса. Там, где лингвист при описании языковых явлений опирается на объективно собранный и документированный письменными, а иногда и устными речевыми образцами языковой материал, оценка определяется именно этим материалом, а возможность интерференции индивидуального регионально предопределенного чувства языка значительно ограничена. Критерии оценки здесь основываются на отнесенности явлений к определенным видам речи. В то же время знание, что для изучения литературного языка, до недавнего времени исследуемого только на основе письменных образцов, материал собран недостаточно полно, вело к тому, что при изучении и оценке большую важность играла роль индивидуального языкового узуса и невозможно было выделить влияние индивидуального языкового чувства у ученого-лингвиста. В некоторых трудах последнего времени работа велась с учетом потенциального существования таких языковых явлений, которые подкреплялись лишь чувством языка, а не реальными фактами. Естественно, что при этом чувством языка могут быть подкреплены и некоторые явления иного регионального языкового узуса. Поэтому мы нередко сталкиваемся с тем, что оценки отдельных языковых явлений и средств, которые содержатся в новых описаниях лексики или грамматического строя литературного чешского языка, выработанные различными лингвистами, различаются. Подробный анализ покажет, что эти различия могут быть предопределены действием регионального языкового узуса при оценке некоторых явлений. Убедительные подтверждения этого нам предоставляет разбор данных кодификации и примеров, которые содержатся в „Грамматике чешского литературного языка" Травничека (Trávníček 1948/49) или „Основах чешского синтаксиса" Копечного (Kopečný 1958). В обоих случаях речь идет об авторах, которые являются носителями регионального моравского узуса, и этот их языковой узус может действовать в отдельных случаях как внешний фактор специального исследования при лингвистической характеристике средств современного литературного чешского языка. Так, например, в „Грамматике литературного чешского языка" Травничека мы находим указательное местоимение tentýž 'тот же самый' в им. пад. мн. ч. при одушевленных существительных форму titéž lidé 'те же (самые) люди', оцениваемую как обычную, наряду с вариантами tíž и titíž. В уже переработанной „Краткойграмматике чешского языка" изд. Гебауэра (Gebauer 1930) Травничек отмечает форму им.пад. мн.ч. одуш. titéž наряду с простой формой tíž, а форма titíž упоминается как архаичная. Форма им. пад. мн. ч. одуш. в другой кодификации не появляется, и вопрос заключается в том, что определяет ее у Травничека.

Местоимение týž, tentýž является средством только литературного языка и в обиходно-разговорном языке встречается лишь тавтоним ten samý; следовательно, нельзя говорить о влиянии регионального разговорного варианта. Однако представляется возможным в этом случае думать об областной дифференциации узуса литературного языка. В доказательство этого могу привести пример со своим собственным чувством языка, которое определяет titéž как областной литературный вариант; такое сочетание, как titéž lidé, představitelé 'те же люди, представители' я воспринимаю как нейтральное именно в сравнении с ярко маркированным книжным titíž lidé. Принадлежность к областному узусу литературного языка формы titéž может быть подтверждена (конечно, наряду с временным ограничением) и документом Ф. Палацкого в архиве Института чешского языка.

Различия в областном языковом узусе и предопределенная им оценка выступают и у некоторых глагольных категорий. Копечный в своем труде о глагольном виде (Kopečný 1962:44) сам обращает внимание при описании двувидовых глаголов. При этом он опирается не только на критерий собственного чувства языка, но и сопоставляет оценки нескольких грамматик и импровизированной анкеты; например, глагол hodit se 'подходить, годиться' может быть с точки зрения моравского языкового узуса (подтвержденного и анкетой) только несовершенного вида. Так же, конечно, может проявляться региональный узус у лингвистов других областей. Например, некоторые явления в кодификации такого знатока чешского языка, каким был Гебауэр, предопределялись его индивидуально-региональным чувством языка, например форма род. пад. ед. ч. местных имен собственных типа Čáslav: z Čáslavě в современной кодификации зафиксирована как вариант наряду с формой z Čáslavi. чешский языковой узус допускает и совершенный вид, как об этом свидетельствует использование форм настоящего времени в значении будущего to se mi jednou hodí 'мне это когда-нибудь пригодится'. В этой связи можно обратить внимание и на различия видовой оценки глагола stačit в двух наших словарях: „Настольный словарь чешского языка" (1935/48) определяет его как глагол совершенного вида, „Словарь литературного чешского языка"(1961/65) определяет этот глагол точнее, как двувидовой в значении: 1) соответствовать определенным требованиям; 2) иметь и проявить достаточную силу, чтобы справиться с чем-то; разница в оценке здесь обусловлена разницей областного узуса. Областное ограничение имеет и так называемый силовой(интенсивный) инфинитив типа natrhat 'нарвать, надергать', который Копечный обозначает как народный разговорный с пометой, что он изредка появляется и в литературном языке. На его областной характер, однако, указывается и в „Синтаксисе современного чешского языка" Шмиляуэра (Šmilauer 1966:307). Они отличаются от других областных вариантов литературного языка, упомянутых нами, тем, что связаны с восточной языковой областью только по происхождению, в результате их широкого распространения в языке произведений художественной литературы ослаблена их региональная маркированность, и они приобрели характер средств, свойственных языку литературы (но не литературного языка в широком смысле). Областные различия между западной и восточной областями многочисленны и на уровне лексики. Провести четкую границу между литературными и нелитературными областными лексическими явлениями еще сложнее, чем на уровне грамматики. Обычно считают моравскими вариантами литературного языка слова stolař (соотв. truhlář) 'столяр', zavazet (соотв. překážet) 'мешать', dědina (соотв. vesnice) 'деревня'. Однако существует много региональных лексических вариантов, которые хотя и переходят рамки одного диалекта и имеют широкий областной характер, но не воспринимаются как принадлежность литературного языка. К ним относятся такие областные восточноморавские слова, как duchna(peřina) 'одеяло', seč (paseka) 'пасека', suk (uzel) 'узел', plkat (planě mluvit) 'длинно говорить', sdělat (sundat) 'снять' и т.д. С западной областью связаны такие слова или их значения, как kytka (květina) 'цветок', víno (hrozny) 'виноград', dlouho (pozdě) 'поздно', vychopit se (prudce se zvednout) 'резко подняться' и т.д.